Догадываясь, что наше наступление на Крым начнётся скоро, враги старались обезопасить свой тыл, и прежде всего побережье. Всё чаще находили разведчики на горных тропинках хорошо видные на подтаявшем снегу следы кованых немецких сапог с тридцатью двумя заклёпками на подошве. Всё труднее становилось поддерживать связь с подпольщиками, нести вахту на высотах: повсюду стало больше немецких постов, засад. Сотни немцев прочёсывали овраги, ущелья, высоты, лесные заросли. А в небе над лесом то и дело кружила «рама» – разведывательный самолёт с двумя фюзеляжами: немцы надеялись с воздуха высмотреть базы разведчиков и партизан. Хуже стало с продовольствием. Правда, по ночам разведчикам сбрасывали его в лес на парашютах – командование Черноморского флота регулярно посылало для этого самолёты. Но в лесу далеко не все парашюты удавалось найти. Часто контейнеры – короба с продуктами, подвешенные к парашютам, – попадали в руки врага, наводнившего горы своими дозорами и патрулями. Нередко парашюты опускались в местах, куда без боя невозможно было пройти.
Положение с продовольствием ухудшалось с каждым днём. То, что удавалось добыть, подлежало строжайшему учёту. «Паёк» становился всё мизернее. Надвигался голод…
5. Морской лесной закон
Только что закончился очередной прочёс леса, который враг вёл непрерывно в течение пяти суток. Разведчикам, чтобы ускользнуть от преследования, приходилось непрерывно идти многие километры. Взятые с собой скудные запасы продовольствия давно кончились. Достать еды было негде. Когда отряд вышел наконец в безопасное место и остановился в глухом горном лесу, Калганов распорядился развернуть рацию. Он доложил штабу обстановку и указал место, куда просил срочно сбросить продовольствие. В ответ была получена радиограмма, что самолёты вылетят ближайшей ночью.
Самолёты прилетели. На месте выброски не зажигали для них сигнальных костров, чтобы не приманить врага, следившего за каждым участком леса. Но тем не менее парашюты были найдены: к утру вернулись посланные Калгановым группы и принесли контейнеры.
Запаздывала только одна группа матросов – Андреева, Волкова и Золотухина; Калганов уже начал беспокоиться, не случилось ли с ними что-либо. Но когда уже совсем рассвело, между деревьев показались трое. Золотухин шёл впереди, почему-то пошатываясь и всё время оглядываясь.
Лицо его было мрачным, под глазом темнел большой синяк. Позади, неся вдвоём длинный цилиндрический контейнер, обмотанный парашютной тканью, шли Андреев и Волков. Подойдя к ожидавшим их товарищам, они опустили контейнер на землю и подтолкнули вперёд нерешительно остановившегося Золотухина.
– Вот он, гад!
– Что случилось? – спросил Калганов.
– Нарушил наш морской закон! – показал Андреев на прячущего глаза Золотухина. – Контейнер, когда упал, треснул, галеты и шоколад высыпались. Так он, пока мы подошли, стал есть тайком! Мало того – ещё в землю зарыть для себя про запас хотел. На том мы его и накрыли!
Гул возмущения прошёл среди матросов. Ещё ни разу не было случая, чтобы кто-либо нарушил морской лесной закон: всё продовольствие, до самой малой крошки, сдавать для распределения на всех. И не существовало никаких оправданий тому, кто посмел бы нарушить этот закон. Съесть что-нибудь тайком от товарищей или припрятать хотя бы кусок для себя в отряде считалось предательством.
– Выгнать его! – раздались голоса.
– Судить!
Движением руки Калганов установил тишину. Глянул на Золотухина, на побледневшем лице которого ещё сильнее выделялся синяк. Спросил Андреева и Волкова:
– Это вы его разукрасили?
– Мы, – ответили оба в один голос. – Не стерпели.
– Ну ладно… – Калганов задумчиво потрогал бороду, помолчал, о чём-то размышляя. Снова перевёл взгляд на Золотухина, приказал ему: – Сдать оружие!
Золотухин протянул старшему лейтенанту свой автомат, дрожащими пальцами взялся за пряжку ремня, на котором висели запасные диски с патронами и гранаты.
Что же делать с Золотухиным?
Калганов мог бы решить это своей командирской властью. Но он не хотел делать этого.
На лесной поляне построился весь отряд. Перед строем был выведен Золотухин, без оружия, распоясанный. Он опустил глаза: в лица товарищей смотреть не мог.
– Передаю на ваш суд, – показав на Золотухина, проговорил Калганов. – Решайте сами, что с ним делать.
Строй молчал.
Не в силах поднять глаза, стоял Золотухин. Сурово сдвинув брови, смотрели на него товарищи.
Выждав минуту-другую, старший лейтенант спросил:
– Какие предложения будут?
– Списать! – негромко проговорил кто-то.
– Ещё какие предложения?
Ответом было молчание.
Но вот камнем упало:
– Расстрелять!
Еле заметное движение прошло по строю.
– Расстрелять… – медленно произнёс ещё один голос.
– Братцы, как же это? – дёрнулся Золотухин и замолк, видя, как непреклонны лица товарищей.
Колени и руки его вздрагивали.
– Кто против расстрела? – спросил старший лейтенант.
Не раздалось ни одного голоса. Только кто-то вздохнул:
– Трудно защищать за такое…
Выждав немного, Калганов проговорил:
– Итак, решение отряда…
– Простите!… Пожалейте!… – метнулся к сурово стоящему строю Золотухин. – Товарищи! – Золотухин, споткнувшись, опустился на землю, ноги не держали его. – Товарищи! Простите! Дайте исправиться! Я докажу!…
Строй молчал.
Золотухин судорожно глотал воздух, по его лицу текли слёзы.
Шатаясь, Золотухин поднялся, голос его дрожал, он торопился:
– Пощады просить не смею. Виноват я! Но не предатель! Дайте искупить вину. Отсрочьте мой расстрел. Отпустите меня с парой гранат. Обещаю – уйду с этого света, раз недостоин. Но разрешите прихватить с собой нескольких фрицев! Уважьте последнюю просьбу! Дайте умереть не от своей пули, – от фашистской!
– Можно ему поверить? – спросил Калганов матросов. – Кто может поверить ему – шаг назад!
Медленно шагнул назад один матрос, второй… И вот уже весь строй отступил на шаг.
– Возьми своё оружие! – сказал Золотухину Калганов. – И помни: ты не прощён – помилован.
Золотухина оставили в отряде. В первом же боевом деле он доказал, что ему поверили не напрасно.
6. Кольцо сжимается
«Текущий счёт» отряда рос: всё больше вражеских кораблей шло на дно под бомбами флотской авиации, наведённой разведчиками.
Но с каждым днём всё труднее становилось уходить от вражеских облав. Немцы не только обшаривали лес. Они минировали лесные тропы, проходы в ущельях, подступы к деревням. На одну из таких минных ловушек напоролись однажды Морозов и матрос Менаджиев, шедшие вдвоём. Менаджиев взрывом противопехотной мины был ранен в обе ноги. Подняться он не мог. Рискуя тоже подорваться, Морозов поспешил на помощь товарищу. Он вынес его с заминированного места, перетянул ему самодельным жгутом раненые ноги, чтобы остановить кровотечение, и потащил на себе. Путь к базе, до которой нужно было идти несколько километров, был труден: приходилось карабкаться по каменным кручам, продираться через колючий кустарник, обходя дороги и деревни, чтобы не натолкнуться на врага. И всё же избежать этого не удалось – встретились с шарившими по лесу гитлеровцами.
– Опусти меня! – потребовал Менаджиев.
Друзья ударили из двух автоматов. Воспользовавшись замешательством врага, Морозов вновь взвалил Менаджиева на плечи и унёс его.
Однажды морякам, чтобы не попасть во вражескую петлю, пришлось спешно покинуть свою постоянную базу. Они вынуждены были разделиться на две группы, постоянно менять место, обманывая противника, неотступно идущего следом. Пришлось перейти на «подножный корм» – последние запасы продовольствия остались на базе, а вернуться к ней было уже нельзя. Питались кореньями, которые выкапывали из оттаявшей земли. Считалось счастьем, если удавалось найти убитую лошадь. От голода опухали ноги. Некоторые из разведчиков двигались уже с трудом. Но надо было идти – по горам, через цепкий кустарник, лесными оврагами, ущельями, переходить вброд ручьи. Шли днём и ночами, чтобы не попасть в окружение. Устраивали лишь короткие, не более получаса, привалы где-нибудь в овраге или в лесной чаще, на сырых, прошлогодних листьях.
