Питер Таскер
Самурай-буги
Посвящается Гейл
Один
Кучка деревянных строений на берегу залива. Полоска красного песка между дорогой и морем. Шум: чайки визжат, волны бухают о берег, кто-то бренчит на банджо. Посреди пляжа заборчиком выгорожена площадка. В центре виднеется что-то темное, размером с кокосовый орех.
Медсестра выходит из купальни – скрип-скрип, – пересекает песчаную полоску, в руке – край кимоно. Проходит в калитку, садится на корточки, свесив длинные мокрые волосы вперед. Костяшки пальцев стучат по кокосу.
– Хой! Вы спите?
Спереди у кокоса – лицо, налитое кровью, пот струится по резким линиям рта. Лицо запрокидывается.
– Просто думаю с закрытыми глазами.
– Думаете? – спрашивает женщина. – О чем? Обо мне?
Он моргает. Пар тихо поднимается от песка. Сначала кажется не так жарко, но постепенно спекаешься, как краб.
– Знавал я одного якудзу. Профессиональный борец. Так его забетонировали в фундаменте нового аэропорта Кансай. Голова торчит из траншеи с застывающим цементом, рот заклеен. Еще успел увидеть, как заливают последнюю порцию. Говорят, его привидение до сих пор сидит там и смотрит на самолеты. Сестра недоверчиво смеется.
– Жуткая история. Зачем они это сделали?
– А по ошибке. До сих пор высылают деньги его семье. Во всяком случае, я начинаю понимать, что он чувствовал. Рукой-ногой не шевельнуть, даже нос не почесать. Единственное, что остается, – голова.
Сестра чуть шевелится, крепкие пальцы глубже вкапываются в песок. Кимоно расходится на ногах. Золотистые колени едва не касаются его щек, мускулы бедер натянуты, как изогнутые луки. Наверное, из ловцов жемчуга.
– Вы должны терпеть, Мори-сан. Радиоактивность песка поднимает уровень вашей энергетики. Прошлой ночью это было особенно заметно. – Мокрые волосы занавешивают ее улыбающееся лицо.
– Рад, что ты обратила внимание.
– Вы на полпути к выздоровлению. Еще два часа, и вас выкопают. Сегодня вечером я снова проверю ваше состояние.
– Сегодня вечером у меня встреча. Бизнес.
– Тогда после встречи?
– Мне пора выписываться. Спасибо тебе, хорошо поработала – боли в спине прошли.
– Ах. Как жаль. – Судя по всему, говорит искренне. Действует тоже. Просвет между коленями приоткрывается на несколько дюймов, обнажая розовую кожу на внутренней поверхности бедер. Она знает, что он смотрит. Из его положения больше некуда смотреть. – У меня никогда не было таких пациентов, как вы, Мори-сан. Все старые, с больными коленями. В вас есть сила, очень глубокая сила. Это видно по форме вашего носа.
– По форме носа?
Под кимоно она голая. Мори явственно угадывает наготу в мелькании теней. Тело под слоем горячего песка реагирует на нее.
– Да. Сильный нос означает сильный дух.
– А когда нос чешется?
Она смеется; отчетливый, уверенный смех, в Токио такого не услышишь.
– Когда нос чешется? Это значит, что вы слишком много врете!
Она придвигается еще ближе, слегка приподнимаясь. Песок скрипит под обнаженными коленями. Одно колено у одного виска, другое у другого.
– Что ты делаешь?
– Это специальная терапия. Чтобы нос не чесался.
Кимоно падает ему на лицо, скрывая залив. Сильные пальцы массируют затылок, расслабляя его. Мир тонет в горячей, темной, мягкой влаге.
Чайки стонут, волны глухо бьют о берег, и дышит женщина, медленная и серьезная. Если бы тот якудза умирал вот так, думает Мори, он был бы счастливым человеком.
Два
По твердому убеждению Джорджа Нисио по кличке Волк, «мицубиси стар-вэгон» – идеальная машина для перевозки шести иностранных стриптизерш с просроченными визами. Главная фишка – отличные затемненные стекла. Снаружи ничего не разглядеть даже при очень ярком уличном освещении. Останавливаешься на перекрестке прямо перед будкой полиции. Нет проблем. Откидываешься за рулем, совершенно расслабившись, мундштук из слоновой кости свисает изо рта. Девчонки заняты своими делами – жуют якитори,[1] штопают амуницию для выступлений, болтают по-испански, по-тагальски, по-вьетнамски, по-китайски и так далее.
Другой плюс: в машине есть караокэ. Особенно полезная вещь в дальних поездках, когда все на нервах. Девчонки не любят, когда Джордж поет. Корчат рожи за его спиной и думают, что он не видит. От этого он принимается петь еще громче – слезливые японские баллады о потерянной любви и родимом городке. Девчонкам хочется послушать что-нибудь веселенькое – фанк, евробит, какую-нибудь ерунду, под которую обычно извиваются на сцене. Джордж Волк Нисио любит музыку трагическую, как сама его жизненная философия.
«Стар-вэгон» взбирается на очередной холм. Джордж бросает взгляд в зеркало. Две девчонки кемарят на сиденьях – отдыхают перед выступлением. Третья развлекается с «Геймбоем». Ангел – самая высокая, самая знойная, с самыми большими грудями – поглядывает то на часы, то в окно. Прямо-таки ждет не дождется начала работы.
Тот чувак, владелец клуба в Фукуоке, утверждал, что Ангел должна стать звездой шоу, немедленным умопомрачением любой мужской аудитории. Она темпераментная. Чувак показывал следы ногтей на плече. Сегодня вечером она сорвет все предохранители. Точно, по ней это заметно. А потом, если какой-нибудь лысеющий сорокалетний начальник отдела захочет позабавиться, или четыре, или пять таких начальников, один за другим или все вместе, – то она будет сверкать своими большими белыми зубами и скакать от восторга. Ибо теперь с ней имеют дело серьезные люди. Чувак из Фукуоки сказал ей: «Не будешь работать – не будет паспорта». Джордж сказал ей: «Не будешь работать – не будет лица».
Джордж опускает микрофон, кладет обе руки на руль. Опаздывать нельзя. Важная конференция, первые лица синдиката принимают чиновников из комитета по строительству и из префектуры. Сверхсекретная встреча, поэтому и понадобились девчонки, чтоб по-японски не понимали. Босс, конечно, мог приказать местным все приготовить. Но они ничего не умеют, мозги у них, как гнилое тофу.[2] Так что он поручает дело Джорджу Волку Нисио, посылает его прямо из Токио. Джордж знает, как делаются дела. К тридцати пяти годам он себя соответствующим образом зарекомендовал. Убил трех человек – менеджера салона патинко,[3] китайского гангстера и случайного свидетеля. Провел полтора года за решеткой.
Глядя на дорогу, Джордж вспоминает тот миг – катастрофу и подвиг одновременно. Он, согласно плану, несет через четвертый терминал аэропорта Нарита лыжную сумку, битком набитую оружием. Его останавливают. «На лыжах ездили кататься?» – «Ага». – «Что, в Таиланд? Откройте мне сумку». Джордж смотрит на таможенника. Облизывает губы. Происходит нечто непредвиденное. «Ты знаешь, кто я? – шепчет он. – Я Волк!» – «Классно, а я тритон. Откройте сумку, или я сам открою». Это не тот парень. Джордж не знает, что «тот» парень разбился на машине по дороге на работу. Два аэропортовских полицейских с пинками и руганью волокут его прочь.
Когда срок вышел, все ждали Джорджа за воротами тюрьмы в темных костюмах, выстроившись по старшинству. Босс низко поклонился, отдал ему формальное приветствие, конвертик с зарплатой за полтора года и специальный бонус. Честь, лояльность, искренность – все как полагается. Трудно было сдержать слезы.
– Эй, Волк-сан! Не мог ты остановить пару минут?
Ангел наклоняется вперед к водительскому сиденью, щекоча его шею пышными волосами. Покалывает, как электричество. Джордж отмечает, что Ангел вполне прилично говорит по-японски. Как быть? Вечером будут проблемы?
– Не могу. Мы должны приехать через полчаса.
– Нет, сейчас! Я хочу пи-пи! Нет пи-пи, я плохо чувствую. Я плохо чувствую, не могу зажигать. Понятно?
